Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]

И они пошли.

По мере того как Джон и Алтер приближались к Котлу, дома становились ниже, ближе один к другому и более убогими. Они свернули в переулок, с которого начиналась самая старая часть города. Хотя был уже вечер, народу здесь было намного больше, чем в центре.

Алтер улыбнулась, проходя мимо двух мужчин, которые спорили из-за узла. Узел был плохо завязан, и из него вылезало тряпье.

— Я снова дома. Спорю, что они стибрили его и не могут решить, кому его отнести. Пансион, наверное, вон там. — Они снова свернули. — Вспоминая время, когда я бегала по этим улицам, я почему-то испытываю ностальгию. А жизнь была такая голодная!

На углу под синим тентом стоял большой лоток. На нем красовались выращенные гидропонным способом фрукты, в стеклянном ящике на ледяном ложе лежала, сверкая чешуей, рыба, выращенная в аквариумах. Продавец в белом фартуке занимался покупателями.

Алтер глянула, не смотрит ли он в их сторону, и схватила плод. Когда они снова завернули за угол, она разломила плод и дала половину Джону, а сама тут же вгрызлась в сладкую мякоть. Джон держал свою долю в руках. Она улыбнулась и спросила:

— Ты что?

— Да думаю. Я пробыл на каторге пять лет, но ни разу не украл ни денег, ни пищи. Дома я ни в чем не нуждался, и мысль о краже никогда не приходила мне в голову. Теперь мне платит герцогиня. И знаешь, когда я увидел, что ты взяла плод, я прежде всего удивился. Ты, наверное, скажешь, что во мне возмутилось нравственное чувство.

Алтер вытаращила глаза, а потом нахмурилась.

— Да, наверное, я сделала глупость… Но знаешь, я просто вспомнила, как таскала фрукты, когда была маленькой. Но ты прав, Джон: воровать — нехорошо…

— Но я не сказал ничего подобного.

— Но я решила…

— И еще я подумал вот о чем: ты выросла в Котле, я в центре, нас разделяет уйма норм и обычаев. Как же ты воспринимаешь все это?

Она хотела что-то сказать, но только посмотрела на него.

— Хорошо, нехорошо! — воскликнул он. — Черт возьми, я же убийца! Как же нам сравняться? Я сын богатея отца, ты циркачка из Котла. Однако у меня есть ответ: мы уже сравнялись в том, чему ты учила меня: я умею откидывать голову, прижимать подбородок к груди и катиться. Мы и сейчас сравняемся. Вот так, — он взял ее за руку, — и так, — он откусил от плода.

Она слегка пожала ему руку.

— Да. Что такое неравенство, я хорошо знаю. Помнишь, мы были в поместье Петры, прежде чем вернулись в Торон? Я очень долго чувствовала себя не в своей тарелке из-за разных дурацких мелочей: как держать вилку, когда встать, когда сесть, и прочее. Речь шла о том, чтобы прекратить войну, и глупо было думать о таких вещах, но я все-таки думала. Вероятно, потому я проводила так много времени с Тилом. Хотя он и с материка, но в этом смысле он был ближе ко мне. Мы могли бы идти вместе. — Она коснулась ожерелья из раковин. — Но теперь он убит на войне. Так что мне делать?

— Ты любила его?

Алтер опустила голову.

— Я очень любила его. Но он умер.

— Что ты собираешься делать? — помолчав, спросил Джон.

— Учиться. Ты можешь учить меня? Считай это взаимообменом.

Они оба рассмеялись.

Это было довольно крепкое строение среди множества дощатых лачуг. Дойдя до двери, Алтер сказала:

— Надеюсь, это путешествие не обернется… — Она шагнула вперед и остановилась.

Стоявшая за стойкой женщина с красным родимым пятном на щеке подняла глаза, отшатнулась и раскрыла рот. Алтер схватила Джона за руку и потащила вперед.

— Тетя Рэра!

Женщина выскочила из-за стойки, вытирая фартуком руки. Алтер обняла ее за плечи.

— Тетя Рэра!

— Ох, Алтер… Какими судьбами… Откуда… — Она улыбалась, но по щекам ее текли слезы. — Ты вернулась ко мне!

Люди в таверне, в основном в военной форме, подняли глаза.

— Тетя Рэра, ты, значит, работаешь здесь?

— Работаю? Я хозяйка. Получила лицензию. В самом деле получила. Ох, Алтер, я так искала тебя!

— Я тоже искала тебя, но старую гостиницу Джерина разгромили.

— Знаю… Я одно время работала помощницей медсестры в Медицинском центре. Я обошла все цирки, приезжавшие в город.

— Я поступила в цирк только несколько месяцев назад.

— Понятно! Как раз тогда я перестала искать. — Она смахнула слезы. — Я так рада видеть тебя, Алтер, так рада! — Они снова обнялись.

— Тетя Рэра, — сказала Алтер, вытирая глаза, — я хочу поговорить с тобой. Поможешь мне? Мне надо узнать о человеке, который жил здесь.

— Конечно, конечно, — сказала Рэра и тут впервые увидела Джона. — Молодой человек, посидите здесь, пока я поговорю минутку с племянницей.

— Ох, тетя Рэра, — спохватилась Алтер. — Это Джон Кошер, мой друг.

— Рада познакомиться, — поклонилась Рэра. — Вы просто приглядывайте за всеми, чтобы не было скандалов, и никого не выпускайте без оплаты. Хотя не похоже, чтобы кто-нибудь собирался уходить. — Она повернулась к задней комнате, держа Алтер за руку. — Налейте себе, если хотите. Наливайте всем! — И она торопливо увела Алтер за руку.

Ухмыляясь, Джон подошел к стойке, налил себе и сел неподалеку от военного. Тот взглянул на него, коротко кивнул и снова опустил глаза. Встреча Алтер с теткой взволновала Джона, и, чтобы унять волнение, он обратился к военному:

— Похоже, что вы здесь сидите весь вечер. Что вы делаете?

— Напиваюсь. — Военный поднял кружку с зеленоватой жидкостью. Джон вдруг почувствовал, что в голове военного что-то происходит, и прислушался к тому, как тот говорил: — Пытаюсь спрятаться в содержимом кружки. — Вокруг него стояло множество пустых кружек.

— Что так? — спросил Джон, стараясь соотнести эту горечь, сквозившую в словах военного, с собственным добрым расположением духа.

Военный повернулся, и Джон увидел на его рукаве эмблему: капитан психологического корпуса. После конца многие сняли свои эмблемы, как и униформу.

— Видите ли, — продолжал офицер чуточку пьяным голосом, — я из тех, кто знал о войне, кто планировал ее, вычислял лучший способ ее ведения. Как и вы, горожане. Рад пожать вам руку. — Однако он не протянул руки и снова вернулся к своей выпивке.

Обычно Джон не пытался удовлетворить свое любопытство, если человек не был расположен к беседе. Но сейчас он сам был в необычном состоянии.

— Знаете, — сказал он, — я не был в армии, но у меня такое чувство, что из-за этого я что-то упустил. Кроме всего прочего, война, по-моему, дает опыт, который превращает мальчика в мужчину.

— Да, я понимаю вас, — коротко ответил офицер.

— Дисциплина, действие, — продолжал Джон, — пусть в гипнотическом сне, должны что-то значить. Ведь смерть-то была реальной.